Исповедь бывшего вора

Я знаю его уже год. Когда мы познакомились, мне бросилась в глаза татуировка на запястье его левой руки в виде пяти точек, как на игральной кости. Я долго не решалась узнать, что это означает. Но однажды спросила.

Он неторопливо закурил и сказал: «Один в четырех стенах. Только те, кто был там, знают это…»

«Не в деньгах счастье, а в их количестве», — с этой мысли все и началось. Сначала я думал об этом, а потом начал изыскивать способы раздобыть это «количество». Я решил прощупать своего знакомого Шурика — он в то время сидел «на винте», и его мозг находился в постоянном напряге, где надыбать денег на очередную дозу. Он обрадовался — мол, я как раз вовремя — ему нужен напарник. Суть предлагаемого дела была такова: на его «Хонде» мы подваливаем к ближайшей станции метро, я подхожу к палатке якобы что-то купить и вынуждаю продавца податься харей в окошечко. Когда продавец будет находиться на расстоянии вытянутой руки, я пускаю ему в лицо мощную струю ядреного паралитического газа. Тот практически моментально вырубается, в киоск влетает Шурик, берет кассу, что-нибудь из спиртного, и мы бесследно исчезаем…

Самое удивительное, что этот план удался. И раз. И другой. И третий. С «добычей» мы, как правило, зависали у знакомых воров Шурика. Все проходило абсолютно безнаказанно. И неизвестно, сколько бы времени мы так «зарабатывали», если бы…

Как-то из старших «друзей» Шурика сказал, что все, чем «мы страдали до этого» — бирюльки и пора бы нам заняться настоящим делом. Так я взял первую «хату»… Далее было еще три, пока не повязали Шурика. Я лег на дно и опять остался без «работы». Но, как говорится, «жадность фраера погубит» — захотелось срубить денег по-крупному, и мы решились на ограбление инкассатора. Все, казалось, было продумано до мелочей.

Мы знали, что инкассатор в 15.30 подъезжает к банку и, как бы он ни изменял маршрут, в 15.25 он будет выезжать с магистрали в сквер, чтобы зайти (как всегда) к своей знакомой в цветочный магазин. Его напарник в это время обычно оставался в машине. Но иногда он вылезал покурить. Там-то его и решили брать… На место мы выдвинулись в 14.55. Я, на машине, оставался в арке близлежащего дома — моя задача состояла в том, чтобы увести преследование за собой. Машины, на которых мы выехали, были как близнецы — две совершенно идентичые «Ауди» с одинаковыми номерами. Четверо моих людей поджидали свою добычу напротив цветочного магазина, на другой стороне сквера. Водила первой «Ауди» оставался в машине и по ходу дела должен был всех собирать. И вот «броневик» с деньгами тормозит у магазина. Один инкассатор летит к прилавку. Другой вылезает поразмяться. И тут понеслось. Номер первый блокировал дверь в цветочный магазин, а второй и третий занимались напарником инкассатора. Все прошло как по нотам. Не успел я прийти в себя, как наша машина рванула в гараж — «отстойник». Теперь я должен был увести патрульную машину, запутать следы и, оторвавшись, своим ходом вернуться к ребятам.

Поймали меня на выезде на Окружную дорогу и здорово обломались — в машине не было ни троих грабителей, ни денег. В ходе следствия я косил под дурика, прогоняя одну и ту же версию, мол, шел в музыкальный магазин дворами, вижу — открытая тачка, решил пошарить, а тут такое дело: влетает во двор милиция, я и струхнул — дал по газам, думал, оторвусь…

Два месяца меня мурыжили в следственном изоляторе. Одиночка. Мерзкая, серая комнатенка два на три с высоким потолком, из мебели — две двухъярусные койки. В довершение картины, как водится, слепое окошко с решеткой в палец толщиной. И два месяца ничего, кроме этих серых стен да физиономии охранника, просовывающего в окошечко двери баланду (несоленую перловку с рагу для собак) в алюминиевой миске. Вначале я пытался бороться. Но даже солнце брезговало заглянуть ко мне в камеру. Читать было нельзя, и единственным источником информации оставались собственные мысли, тоскливые и однообразные — как было классно на воле! А еще в шестнадцать лет думается о том, что «недолюбил, недострадал…». И допросы, допросы, допросы. Чуть ли не каждый день.

Потом суд как малолетке «припаял» мне три года «за угон личного автотранспорта». А далее — по этапу на Урал. «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, — подумал я, переступая черту зоны. — Это тебе не одиночка…» Действительно, одиночка — это если не санаторий, то по крайней мере нормальная районная больница по сравнению с зоной. «Колючка» над серым облупленным забором, видавшим, кажется, самого Мамая, охранник на вышке с автоматом в обнимку. В глазах трех попавшихся по пути парней-заключенных колкий и злой интерес. Провожают волчьими взглядами, даже мороз по спине. А я-то думал, что повидал…

И вот камера. Открывают передо мной дверь, под ногами — белоснежное полотенце. Что делать? Поднимать «в падлу», перешагнуть — тоже как-то не так. Вытираю об него ноги, говорю всем «здрасьте», после чего меня бьют — жестоко и больно, а когда я, харкая кровью, поднимаюсь, впаривают «причесывания по понятиям». Тут я понял — лучше молчать — за тормоза сойдешь, а то вдруг ляпнешь чего…

Вспомнил, как на гражданке сосед мой, вор (у него уже тогда три «ходки» было), говорил: «Никогда не признавай своей неправоты. Пусть не прав — все равно доказывай, мол, ясно, что есть общепринятые понятия, но у меня на каждое — свое мнение есть». Так я и поступил: уперся как баран на своем, хотя говорил медленно, продумывая каждое слово.

Мне еще повезло. Долго за мной наблюдал старшой из одной «семьи» (так называется кучка зеков со своим укладом), вор. Упрямство и какое-то мужество изменило мое подвешенное состояние в зоне. Из разговоров он понял, что я собой представляю. Так я влился в «семью». Да еще он оказался моим земляком… Короче, мне удалось не сломаться.

Постепенно я притерся. Привыкнуть и расслабиться было невозможно. Приходилось постоянно отстаивать себя.

Наверное, я не задумался бы над происходящим, если бы не мать. Она приезжала на свидания. Разделяла нас по-киношному банальная перегородка из оргстекла и — по телефонной трубке с двух сторон. Я не помню, что ей говорил. Не помню, что она говорила. Помню только, что плакала она беззвучно и повторяла: «Как ты мог? Как ты мог?!» А действительно, как? Как я посмел вот так жестоко с ней? Тогда я, конечно, не задумывался о последствиях. Матери же всегда с «приварка» что-то приносил. А она думала, что я работаю… Думал, после такой лжи мы не сможем жить как раньше. Мама… Только там понимаешь, что это такое, когда у тебя есть МАМА. Как это объяснить? Один из тех, троих, с волчьим взглядом, из семьи алкоголиков. За два года его пребывания здесь, по словам старшого, к нему никто ни разу не приходил. Мы же с матерью всегда жили дружно.

На зоне, я заметил, становишься сентиментальным. Даже нет, я бы сказал, больше начинаешь думать о простых человеческих вещах. И когда вспоминаешь волю, в памяти почему-то всплывают не «славные дела», а Новый год с мамой, соседка Ленка, с которой даже не здоровался, что-то такое, незначительное. Но после этих «незначительных» картин на душе становится тошно. И остается единственное желание — домой, к матери, к горячей картошке. Глупо, но там больше ничего не хочется. Может, только любви…

Пробыл я на зоне недолго — полгода. На мое счастье, тетка одного из моих «братков» работала в прокуратуре, и меня отмазали.

Теперь все позади. Я на свободке. Жизнь входит в нормальную колею. Правда, московской прописки меня лишили. Ну, да черт с ней! Не все ли равно, где жить — у Кремля или в Урюпинске? После колонии, вышек, сокамерников, холодной недосоленной еды мне кажется раем даже шалаш. На криминал, сказать по правде, больше не тянет ни за какие филки. Свобода — бесценна. Тот, кто был один в четырех стенах, знает это».

Елена ВОРОНОВА

* Филки — деньги (уголовный жаргон).

Как это начиналось

Сразу уточню: мне не пришлось ходить по архивам, листать подшивки старых газет и журналов, где тогдашним, начала 80-х годов, рокерам назойливо делали ненужную рекламу. Просто я проживал тогда в одном подъезде с лидером московских рокеров — Майклом (Мишей) Ло, негром, родившимся в Москве.

Именно он организовывал у нашего дома ночные сборища мотоциклистов, быстро подхвативших кликуху «рокеры». Правда, сами они всегда оговаривали, что рокеры с эстрады — это дрянь и мерзость, а вот они — именно то, что надо: мужественные, искренние, отчаянные.

Ах, рокеры, рокеры, где же вы теперь?! Где те ребята, что неслись по ночному городу, тесня друг друга и полностью заняв встречную полосу движения?

Лидер Миша с группой в 30 — 40 собратьев, примчавшись утром домой, на улицу Нежданова, обычно восторженно вопил:

— А как этот улетел в сторону, а? А помнишь, как тот придурок свалился? Ха? Ха-ха!!

Потом из рассказов ребят я узнавал: неслись на бешеной скорости в сторону Домодедова, а навстречу ехал ничего не подозревавший таксист. Ну куда бедному деваться перед строем мотоциклов — съехал вместе со своей задрипанной «Волгой» в ближайший овраг. Лучше уж туда, чем в морг.

«Шутили» и над инспекторами ГАИ. Один из них решил в одиночку взять сорок рокеров. Ребята и сыграли с ним спектакль.

«Бедный мусорок за нами летит, думает, героем дня станет. Не тут-то было: мы сиганули на набережную и по тормозам. Все разом. Останавливается и патрульная машина. Офицерик бежит, кричит, размахивает дубинкой и грозит всеми карами небесными. А нам по барабану — перед выездом махнули чуть не по пол-литра каждый. Один из наших подходит к стене дома и щекой резко проводит по стене. Кровища течет, а он смеется:

— Щас вот пойду к прокурору, и ты в двадцать четыре часа из ментовки вылетишь за избиение несовершеннолетнего!

Через две минуты мент нас просил, чтобы мы ничего не делали, а то, мол, семью без жратвы оставим!»

И так далее. Дело даже не в этом, а в том, что иной раз пресса, ухватившись за какой-то один случай, вертит и крутит им так часто и много, что у героя статей вдруг начинает кружиться голова от всеобщего внимания. Вот Мишу Ло и его братию тянут на ТВ, вдруг приезжает некий юнец, представляющий в Москве голландское радиовещание. Как вы думаете, что сообщает интервьюируемый Ло? Оказывается, его притесняет милиция вовсе не за мотохулиганство, а за цвет кожи!

Лидер есть лидер — приходится нести ответственность. В подмосковном спецприемнике ГУВД Москвы, где привыкли к тишине и покою, Мишу «заперли» на 15 суток. За хулиганство. И вот тут началось. Те самые сорок рокеров, что носились прежде в Лужники на «стрелку», примчались теперь сюда, собираясь разнести «тюрьму». Начальник спецприемника, человек спокойный и выдержанный, дрогнул: как ему выдержать осаду, если его заведение охраняет только шесть человек, включая его самого? И отправился майор милиции к лидеру: спасай положение!

Майкл почувствовал ответственность за порученное дело, вышел на улицу и заявил:

— Все в порядке, ребята, меня здесь тухлятиной не кормят.

И когда компания, развернув тяжелые мотоциклы, унеслась в столицу, небрежно сказал начальнику спецприемника:

— Я там видел у вас на столе журнал с моим интервью. Почитайте, нелишне будет…

Как это продолжалось

В умах и сердцах «стариков 80-х» все еще прочно сидит слово «рокер». Но уже народилось новое поколение, и вчерашние младенцы прочно заняли свое место в жизни. О рокерах они не помнят, зато знают, что такое «байкер».

Новички-байкеры, между прочим, особой оригинальностью не отличаются. Вот стоит новенький «харлей», изрисованный костями и отдельными частями скелета. Ужас и страх! Только я уже видел это, когда Майкл и компания, украсив свои бренные тела гирляндой из костяшек-черепов, неслись в неведомую ночную жуть.

Новички подхватили и другую традицию — усиленно налегают на пиво. А какая разница между прежними и нынешними «мотопарнями»?

Решил спросить это у одного из лидеров байкеров — Леши С. и его компании. Очень я их уговаривал разрешить мне в публикации назвать настоящие фамилии — отказались. Да что же за секретность такая, вопрошаю, а в ответ:

— Мы тебе чего скажем, а потом нас менты повяжут.

Ишь ты, думаю, значит, наверняка, как чертов разбойник Майкл, носятся в ночи. Но ребята мне мозги от старой блажи прочистили.

— Поймите, мы глупостями не занимаемся и водку за рулем не пьем. О рокерах слышали кое-что, но так, бред всякий. И движение у них было, ну… хулиганское, что ли. У нас все наоборот.

— Наоборот? Вы что — записались в юные помощники ГАИ?

Байкеры смеются, предлагают снять шоры с глаз и иначе, совершенно иначе, взглянуть на них.

— Поймите, — у Леши даже вызывает гнев, что я уравниваю их движение с рокерами. — Это же балбесы были, а мы хотим пройти по жизни, неся идею нового стиля и смысла жизни.

— Не слишком ли высокую цель себе задали?

— Нет, потому что не стоит мелочиться. Слишком коротка она, жизнь наша.

Чем это кончится?

Почему эти парни уходят в ночь на мотоциклах? Да потому, что любовь к технике, к ветру странствий и непередаваемому восторгу несущегося по шоссе человека никогда не подменить уютом теплой квартиры. Это главное в них, байкерах. За руль мотоцикла садится тот, кто хочет испытать себя. Байкер — это не водитель легковушки, развалившийся в мягком кресле и дымящий сигаретой. Это парень, который не боится риска перед неизвестностью, хочет выработать в себе те качества, которые никогда не сформирует ни мамочка заботливая, ни школа с ее занудностью. Многие, кстати, вспоминая школу, плевались от души. И вовсе не потому, что дура-училка поставила когда-то «пару». Нет. Просто «в школе человек томится над маразматическими посылами вроде «Пушкин хотел сказать своим произведением то-то, а Лермонтов то-то…». Кем-то разжеванные бутерброды истин байкерам не нужны, они хотят найти нечто свое, проверенное жизнью.

— Нам противно и скучно, — говорил Андрей Л., — бултыхаться в каких-то догмах. Нам нужны дороги. Ведь никто не ругает альпиниста за то, что он идет в горы. Нам нужна скорость, ветер, уверенность в себе.

Милицию, особенно ГАИ, парни недолюбливают, равно как и Майклову компанию начала 80-х:

— Мы не хулиганим на дорогах, да и пьяные не носимся. Мы хотим ездить иначе. Скорость нам приходится сбрасывать уже потому, что сегодня все улицы забиты автомашинами. Дороги выбираем не московские, а областные, разгоняемся так, чтобы встречным не мешать. Скорость — это единственное, против чего может высказаться ГАИ.

Впрочем, милиция сегодня к парням на мотоциклах стала терпеливее. Некоторые инспектора, кстати, в свое время сами были рокерами, но тайными, не приобщались к движению, а лишь мечтали об этом. Может, потому и ребят нынешних воспринимают нормально, не так, как бывшие «старики», ушедшие из ГАИ на пенсию, с их прямолинейным мышлением и ревностным исполнением приказов свыше.

— Самовыражения нам не надо, — горячится Женя Д. — Мы не просто участники движения к новому стилю жизни. Нам важно и другое — чтобы люди обращали внимание на наши проблемы. Сами знаете — сегодня в Москве половина технических и спортивных клубов закрыта, а то, что раньше держалось на энтузиазме, просто свернуто…

Да, к сожалению, знаю. Могу даже дополнить — с 1990 года по России число технических секций сократилось на 15 тысяч, туристических — на 7 тысяч. А ведь в них занимались более полумиллиона парней и девушек. А бывшее ДОСААФ ныне берет обучать езде только за деньги.

— Секции ДОСААФ — для нас это прошлое. В чем-то даже сказка.

Действительно, сказка, если главная причина отказа ребят называть фамилии кроется в том, что приходится им на своих производствах подворовывать детали, которые можно подогнать к мотоциклу. Покупать запчасти — дорого, равно как и пообедать нормально. Да, с ГАИ отношения внешне нормальные. Но когда у парня, имеющего всего лишь пять тысяч на бутерброд, инспектор походя, просто так, отнимает их, как свои собственные, кладет в карман, приобщая к «лимону» с двумястами зарплаты, в сердце байкера закипает злость.

Байкерство — не просто любовь к мотоциклу. Парни искренне хотят и возрождения секций, и порядка на дороге, и честных инспекторов ГАИ. Потому что хотят жить в этой стране, а не пребывать в ней.

Пока же они играют в заклепки, напульсники, Кощеев Бессмертных, украсивших их тяжелые машины. Но есть в байкерах и другое — они самостоятельно мастерят новые модели, из кусков старых разбитых «Яв» и «М-72» собирают нечто новое, неожиданное. Они толкутся на свалках и помойках, выискивая среди технических отбросов то, что можно подточить, подпилить и использовать в машине о двух колесах. Все это не только для того, чтобы с ревом взвился «харлей» и полетел на бешеной скорости по ночному шоссе. Кроме всего прочего — это еще и проверка себя на надежность, на крепость в этой жизни.

Сергей КОРКИН

Путевые записки автостопщика

«Оказались мы с МАЗом в кювете — время предрассветное, обочины после дождя скользкие. И все бы ничего, да был это бензовоз. Никогда прежде не видел столь зловещих бликов желтой мигалки…»

«Ехал я как-то на «мерсе» по МКАДу. Вдруг водила посередь дороги останавливается, окошко опускает. Сзади машины гудят. А он узнал в соседнем «мерсе» землячка — решил поговорить…»

«Помнится, добирался я из Пскова в Новгород. Останавливается КамАЗ. Водила: «Повезу, — говорит, — если путь покажешь…»

«Занесло меня под Питер в три часа ночи. Мороз двадцать градусов. Машин, естественно, нет. Подхожу к гаишникам — пустите, дескать, на пост погреться. Посидели, чаю попили, поговорили…»

Все это — из рассказов любителей автостопа. Таких людей становится все больше, ведь вольные путешествия по трассам входят в моду. И отношение к ним меняется тоже…

— Так ты халявщик? — вопрошал меня «драйвер» самосвала, когда я в очередной раз возвращался домой.

Ну как объяснить, что часы, проведенные на обочине под дождем, тоже входят в эту «халяву». И что отгонять от водителя сон веселым разговором, когда у самого глаза слипаются — занятие не из приятных.

Встречал я людей, которые не верили в автостоп.

— Сейчас люди в городе боятся пассажиров подсаживать. а ты на трассе хочешь кого-то остановить.

И тем не менее, в последнее время я уже накатал двенадцать с половиной тысяч верст со средней скоростью — тысяча в сутки. И сменил в пути не одну сотню машин. Более того — знаком с людьми, которые проехали гораздо больше…

В дороге случается всякое.

— Далеко едешь? — спросил меня однажды водитель МАЗа, притормозивший у поста ГАИ.

— В Петрозаводск.

— Ну залезай.

Отъехали. Новая Ладога осталась позади.

— А в Петрозаводске что?

— Каникулы — путешествую.

Повисла странная пауза. Водитель косо посмотрел и не удержался:

— Кому лапшу на уши вешаешь? Зима на дворе. От армии или от зоны бегаешь?

Трудно объяснить, что можно и зимой ехать за тридевять земель, получая радость от путешествия. В конце пути мы сошлись на том, что я, судя по всему, романтик (для этого даже паспорт пришлось показать).

«Новым русским» я частенько говорю, что катаюсь ради денег — ведь получаю же гонорары за путевые заметки. Они кивают: мол, понятно, нет вопросов…

Главная база российского автостопа по-прежнему находится в Питере. И руководит ею легендарный Алексей Воров. За его плечами более миллиона километров и настоящая кругосветка. Члены Петербургской лиги автостопа имеют особую отличительную форму: желтые комбинезоны, которые издали видны даже на ночной трассе. Здесь постоянно практикуются учебные гонки. Так что путешественники всегда в прекрасной форме. И никому еще не удавалось обогнать команду «старичков» во главе с президентом лиги Воровым.

Сейчас лига готовит вторую кругосветку. Кстати, относятся здеcь к автостопу как к виду спорта.

Но азы премудрости можно получить и в Москве. Например, в Академии вольных путешествий. Для этой организации начинается только второй сезон, но определенные достижения уже имеются. В академии всегда ответят на глупые вопросы типа: «Как объяснить водителю, что едешь бесплатно?» или «О чем говорить с ним в дороге?». Впрочем, дабы проверить новичка, сразу предложат «лабораторную работу»: проехать кольцевую автодорогу. Всего 109 километров. Совсем немного, но на одной машине, понятно, их не одолеть. Если что-то не клеится, садишься в автобус и — домой.

Руководит академией Антон Кротов — автор книги «Практика вольных путешествий» (два издания общим тиражом более 10 тысяч экземпляров).

Есть в Москве и Школа автостопа. Здесь лидер Валерий Шанин — его-то книгу помните? Прославилась школа как организатор шумных мероприятий (чемпионаты Москвы, России, теперь уже — Европы). С прочими рекордами дело обстоит сложней, впрочем, у каждого свои задачи…

…Серая полоса асфальта. Утренний холодок, на пыльной траве роса. Опять начало путешествия. Позади суета, жизнь по часам, ожидания, сборы. Впереди — сотни, а то и тысячи километров пути. За спиной компактный рюкзак — там лишь то, без чего трудно обойтись. На минуту становится грустно: я уже свободен от города, но еще не вошел в роль путешественника…

Часами стоишь на обочине. Лица за стеклами машин выглядят одинаково серыми…

После мороза, с заиндевевшим шарфом и шапкой, негнущимися пальцами открываешь дверь теплой кабины. Или после изнурительной жары окунаешься на очередной пересадке в море…

К трассе привыкнуть трудно. Но можно ее освоить и чувствовать себя там «своим».

Павел РОЖИН