Вечер трудного дня, или Хождение по мукам

— Интересно — что лучше: повеситься, утопиться или застрелиться, — как-то вечером задумчиво промолвил мой друг Макс, буравя после пятидесятой чашки чая взглядом пепельницу.

Такие речи в его устах — катастрофа. Если я врюхиваюсь в неприятности по воле случая, то Макс занимается этим со знанием дела. Но в ту неделю он превзошел себя.

— Пойдем, по городу прошвырнемся, а? — вдруг предложил Максик. С энтузиазмом так предложил. — Что-то совсем худо мне — проветриться бы. День был какой-то чумовой: с утра — бокс в метро, потом — процессор докатился, ксерокс выпендривался, а когда я по нему стукнул, так и вообще заглох, приятель на кучу бабок влетел, народ как с цепи сорвался, и в качестве достойного завершения дня — совещание, после которого я стал злым, как электрический скат. Пошли на поиск положительных эмоций!

Облачившись в непромокаемые, непрожигаемые и непробиваемые куртки-аляски, мы вышли из здания редакции и отправились бродяжничать по центру Москвы. Шел мелкий снежок. Было девять часов двадцать три минуты вечера.

В двадцать четыре минуты путь нам преградил безграничный по своей протяженности товарняк. Он помаялся по рельсам без дела минуты три, потом деловито набрал скорость и рванул вперед. Мимо нас промчался «проходной» вагон с лесенкой, но мы не обратили внимания — поезд сейчас проедет, так что без нее обойдемся. Но поезд не проехал. Он резко затормозил, подумал и двинулся обратно. Мы стояли, положив руки в карманы, и молча взирали на это свинство. Наконец, Макс не выдержал и на пятом заезде испытывающего наше терпение состава ухватился за ручки лестницы, подтянулся и прыгнул на «площадку». После чего протянул руку мне.

Надо сказать, что я — резкая противница подобных действий. Один коллега из нашего корпуса запрыгнул вот так на поезд, а он возьми, да и набери скорость, и увези парня в ближнее Подмосковье. Сама я, перебегая в Сухуми через тамбур пассажирского поезда, тоже чуть не усвистала в Баку… Однако в этот раз нам почти повезло. Мы спрыгнули, и на нас тут же набросились местные собаки.

Мое счастье, что Макс с собаками общаться умеет — даже с такими дикими. Зато с кем не умеет, так это с охранкой в супермаркетах. В этом я убедилась, когда мы зашли в супермаркет у метро «Дмитровская», дабы купить какого-нибудь пива и каких-нибудь соков.

— Сумки сдайте! — процедил хмурый шлагбаум.

— В них важные документы, — процедил хмурый Макс и отодвинул хмурого шлагмаума.

— Сдайте сумки! — взвился шлагбаум. — Иначе не пройдете.

— Макс, — не выдержала я. — Давай сдадим сумки, вызовем менеджера и скажем ему, что потенциальных покупателей крупной партии ананасов почему-то не пускают в магазин. Менеджер этому парню такое увольнение устроит, что чертям тошно станет!

— Идите, — пропустил совсем охмуревший шлагбаум и махнул телефоном.

Мы прошли. Два шага. После чего нас остановил такой же нервный парень с такой же телефонной трубкой.

— Сдайте сумку!

— На кой ляд она вам, моя сумка?! — не выдержал Макс.

— Мы предыдущему парню с радиоудлинителем уже все объяснили, — проскрипела я. — И про менеджера вашего, и про…

— Это радиотелефон! — возмутился нервный парень, потрясая трубкой.

— Нет, дражайший, — понесло меня. — Это — радиоудлинитель, вас этому, видимо, в школе не учили, поэтому вы стали такой умный, что смогли только побрить вашу голову и устроиться сюда работать «шестеркой»…

Здесь мы развернулись, взяли с полки пиво и джин-тоник и направились к выходу. Но тут к нам подошла местная девица и угрожающе провозгласила:

— Вот вам корзинки!

— Зачем? — одновременно спросили я с банкой джин-тоника и Макс с банкой пива.

— Возьмите! — сквозь зубы прошипела она. — У нас так принято!

— А сапоги и шубы с клиентов снимать у вас не принято? — вздохнул Макс и поставил девочку с корзинками к стенке.

Мы заплатили за покупки и двинулись к метро.

Там какой-то бешеный турникет с недоумением оглядел наши проездные и наотрез отказался нас пропускать.

Эскалатор остановился как раз в тот момент, когда я популярно объясняла наскочившему на меня мужику, что он отдавил мне ногу.

Мы появились на платформе как раз тогда, когда подошел поезд. Загрузились и только после того, как двери захлопнулись, поняли, что зря это сделали. Перед нами кучковалась компания парней, которые курили прямо в вагоне и палили первые попавшиеся предметы зажигалками. Пересев на другой поезд, мы поняли, что опять зря это сделали, потому что как только он тронулся, в соседнем вагоне орава футбольних болельщиков, ухватившись руками за перила, стала раскачивать вагон и скандировать: «Спартак» — чемпион!» Можно подумать, с ними кто-то спорил. Третий поезд оказался гораздо спокойнее — только один не совсем трезвый человечина испускал слезные вопли по поводу того, что «Я устретил уас…».

— Прочитал бы кто-нибудь письмо Татьяны к Онегину «Я вам пишу…», — плюхнулся на сиденье Макс. — Или, на худой конец, письмо Онегина к Татьяне «Вы мне уже писали…».

Мы выметнулись из метро и пошли по Тверской.

— Судя по тому, как весело складывается день, нам сейчас было бы неплохо ограбить банк! — сказала я.

— Было бы неплохо, — вторил мне Макс.

— На крупную сумму! — предостерегла я.

— На крупную сумму! — согласился Макс.

Я внимательно посмотрела на него.

— Ну пошли, что ли? — поторопил Макс. — Банки-то уже закрываются.

— Зато кинотеатры открыты.

— Да какая у них выручка, Боже ты мой? — махнул рукой Макс. — Два рубля двадцать копеек.

— Ты все об одном, — вздохнула я. — Я не на предмет взятия кассы, а на предмет просмотра фильма. По крайней мере, там нас никто доставать не будет.

Я была права на все сто восемьдесят градусов.

Первое, что с нас стребовали в кинотеатре «Пушкинский», пропустив через ворота металлодетектора, — сдать сумку с продуктами.

— А если я не хочу сдавать?

— Мы вас не пропустим!

— А если я деньги за билет уже заплатил?

— Все равно не пропустим! У нас такие правила. После сеанса получите ваши йогурты обратно.

— Правда?! — изгалился Макс. — Ну большое вам спасибо!!!

Мы отдали его сумку в так называемую камеру хранения и прошли в зал. Те полтора часа, что мы смотрели фильм, мы думали только об одном — как бы не забыть сумку Макса. После сеанса мы поднялись со своих сидений и пошли по направлению к дверям, ведущим в холл. Путь нам преградила туповатая на вид стервозная особа, которая, видимо, считала, что раз на ней надет розовый костюм, который ей не идет, то ей все можно.

— Куда это вы? — нелюбезно поинтересовалась она, смешно изображая высокомерность.

— За вещами, оставленными в камере хранения в вашем холле, — объяснили мы.

— На улицу, — совершенно по-хамски махнула она рукой в сторону выхода, — обойдете здание, войдете с главного входа, заберете свои вещи.

— А здесь нельзя выйти? — не поняла я. — И сделать три шажка к камере хранения?

— Здесь?! — надменно подняла брови дама, что сделало ее очень похожей на Квазимодо. — Нельзя! Здесь после конца фильма вход в ночной клуб и стриптиз-холл.

— Слушай, Сафка, пошли отсюда, смотри, ведь сейчас цапнет, а вдруг она бешеная? По-моему, она решила, что мы на стриптиз бесплатно хотим пробраться. — громким шепотом высказался Макс и поспешно отскочил от Квазимоды. Мы пошли к двери. Я опасливо поглядывала на чересчур спокойного Макса. Если он так выглядит, значит, у него просыпается желание сомкнуть свои пальцы на шее у охранников этого «Пушкинского», которые вели себя совершенно достойно званию хамо сапиенса — их словарь нуждался в значительной чистке и доработке. Связываться с подобными ничтожествами не хотелось, о чем я им и сказала напоследок. Макс был более лаконичен. Он захлопнул перед кем-то из них дверь и, накинув на голову капюшон, сказал знаменитую фразу:

— Мы вчера котов душили-душили… душили-душили… душили…

И мы стали хохотать. Так дошли до парадного подъезда и постучались в одну из дверей. Охранник открыл дверь и сказал:

— Метр пройдите, там открыто.

— Чего?! — обалдели мы. — Может, мы в эту дверь пройдем, раз уж вы открыли.

— Здесь не положено!

Просто счастье, что я успела крикнуть:

— Макс, статья 107 УК РФ — от трех лет за убийство в состоянии аффекта!

Макс замер, затем прошел метр, открыл дверь, предъявил жетон, взял сумку и вышел на улицу. Все это происходило без слов. А когда Макс вот так молчит, окружающим хочется повеситься самим. Он хлопнул дверью. И направился ко мне. В это время я соорудила снежок диаметром сантиметров в пятнадцать. И как последний жест уходящему дню — размахнувшись, запустила им в злополучную дверь.

Но это был не последний жест. Заворачивая за угол в подземном переходе, я налетела на милиционера и зацепилась сумкой за ствол его автомата. Вот же ж бредятина! Ну нацепи ты его так, чтоб за него не задевали мирные граждане! Ведь так и очередь заделать недолго — нужно только за что-нибудь другое зацепиться…

Доехав до моей станции, в первом часу ночи мы вытряхнулись на улицу и не спеша пошли к дому. Все еще шел мелкий снежок, поэтому мы шли, набросив на наши разгоряченные головы капюшоны. По мостовой проехалась патрульная машина и, завернув на нашу дорожку, притормозила.

— Сейчас нас тормознут, — мрачно пошутила я.

Макс очень странно на меня посмотрел и ничего не сказал. Однако наши физиономии, очевидно, были озарены слишком зверским выражением. Потому что как только мы приблизились к машине на три метра, из нее вышли трое в полной боевой выкладке, обступили нас со всех сторон и сказали:

— Ваши документы!

Памятуя о событиях прошедшего дня, мы не стали возмущаться по поводу того, что перво-наперво ребята должны были представиться. Мы молча извлекли из карманов документы, сбросили с лиц капюшоны. Менторы внимательно изучили наши удостоверения, отдали честь и произнесли гениальную речь:

— Счастливо!

С этим словом они сели в машину. Машина развернулась на месте и рванула в снежный туман. А мы стояли на дорожке и смотрели ей вслед. Странный вопрос вертелся в нашем разгоряченном сознании. Пока, наконец, достав сигарету, Макс его не сформулировал:

— Слушай, сегодня не первое апреля? Может быть, нас просто разыгрывали?!

САФФИ