О том, как я хотела стать актрисой, не став женщиной

Но у меня не получилось

В десятом классе у меня появилась навязчивая идея — стать актрисой. И когда мои одноклассники после уроков бежали заниматься с репетиторами или тусоваться у кого-нибудь на квартире, я возвращалась домой, запиралась в своей комнате и, стоя перед зеркалом, читала знакомую до боли любому абитуриенту театрального института вступительную программу: стихи, басня и проза. Моя мечта об артистической карьере, естественно, не внушала родителям особого восторга:

— Ты что! Ну посмотри на себя со стороны. актриса должна быть талантливой или красивой. А у тебя нет ни того, ни другого.

Я на них не обижалась, потому что знала: все, что они говорят, — полная ерунда. Единственным моим недостатком было полное отсутствие голоса и слуха. Конечно, голос и слух у меня все-таки были, но они всегда существовали независимо друг от друга.

Итак, я решила поступать в театральный и первым выбрала ГИТИС. Программа у меня была самая обыкновенная — стихотворение Цветаевой, рассказ Бунина «Легкое дыхание» и басня Крылова «Зеркало и обезьяна».

В маленьком скверике напротив института уже собралось много народу. Абитуриенты были самые разные: лысеющие юноши, пожирающие глазами длинноногих девушек, патлатые хиппи, панки с зелеными волосами и, конечно, маленькие, наивные школьницы вроде меня. На одной из скамеек я увидела двух молодых людей. Один из них, здоровый и рыжий, с такой силой прижимал к себе гитару, словно кто-то собирался ее у него отнять. Другой показался достаточно симпатичным для того, чтобы я с ним познакомилась:

— Здравствуйте, скажите, а кто набирает?

— Во народ, собирается поступать и не знает, кто набирает, — сказал он, оценивающе оглядывая меня с головы до ног, — Бородин, режиссер ТЮЗа.

— А какие у него критерии в системе отборе студентов? — спросила я, с трудом понимая смысл сказанного.

— Господи, откуда ты такая взялась?

— А что, разве не понятно — из Голливуда.

В этот момент к нам подошла девушка в коротком черном платье. На груди у нее был огромный вырез в форме сердца.

— Что, Серж, опять пристаешь к малолеткам? — спросила она, затягиваясь сигаретой сиреневого цвета.

Ответа на свой вопрос мне так и не удалось получить — в эту минуту за моей спиной раздался звучный голос:

— Кто пойдет в первой пятерке?

«Что зря время терять?» — подумала я и побежала к дверям института. За мной устремился молодой человек с гитарой.

Экзаменаторов было трое — мужчина лет сорока, больше похожий на профессора математики, чем на преподавателя театрального вуза, и две миленькие старушки.

— Ну, кто самый смелый? — спросил экзаменатор-мужчина.

Самым смелым оказался все тот же гитарист. Небрежной походкой он вышел на середину зала и с задумчивым видом стал осматривать стены аудитории. Похоже, его в первую очередь волновало, как давно здесь делали ремонт.

— Что вы нам будете читать? — поинтересовалась одна из старушек.

Молодой человек взял в руки гитару и, глядя куда-то в потолок, запел:

— Эх, полным, полна моя коробочка, есть в ней ситец и парча…

— Спасибо за пение, может, все-таки почитаете чего-нибудь? — вежливо перебил его преподаватель.

Но абитуриент не обращал на реплики экзаменаторов никакого внимания. Достав из кармана носовой платок, он громко высморкался и повторил в том же духе:

— Эх, полным, полна моя коробочка…

— Мы это уже поняли, вы будете что-нибудь читать или нет?

— Эх, полным полна моя коробочка…

На этот раз его дослушали до конца. После небольшой паузы одна из старушек робко спросила:

— Простите, а кого вы собираетесь у нас играть?

— Как кого? Коробейников. Ведь и их должен кто-то играть.

— Должен, — согласился экзаменатор-мужчина и попросил гитариста остаться.

— Кто пойдет следующим?

Следующим пошел мальчик в строгом черном костюме.

— Что вы будете нам читать?

Мальчик полминуты размышлял над этим вопросом, потом махнул рукой и сказал:

— Вы знаете, я сейчас что-то не в настроении, давайте я в следующий раз приду?

— Можете вообще не приходить! Итак, сегодня кто-нибудь чего-нибудь прочтет? — спросил экзаменатор, явно начиная сердиться.

«Пойду, успокою мужчину», — решила я и вышла.

— Что вы будете читать? — прозвучал риторический вопрос.

— Цветаева. «Мой ученик», — как можно громче произнесла я.

— Можно потише, мы не глухие.

— Конечно, можно, — радостно ответила я.

После первой фразы все члены комиссии дружно опустили глаза и начали что-то писать. Видимо, Цветаева в моем исполнении их не заинтересовала. Что ж, возможно, Бунин им понравится больше.

— «Сейчас второй час ночи. Я крепко заснула, но тотчас же проснулась», — тихо начала я рассказ. Мужчина продолжал что-то писать, бабушки слегка задремали. Чтобы как-то спасти положение, я собралась с силами и заорала:

— «Нынче я стала женщиной»!

Бабушки от испуга подпрыгнули на стульях, экзаменатор поднял удивленные глаза и внимательно посмотрел на меня:

— Это правда?

Чтобы впрямую не отвечать на такой деликатный вопрос, я повторила фразу, но несколько тише:

— «Нынче я стала женщиной».

— Замечательно. Но знаете, девочка, чтобы до конца прочувствовать этом рассказ, вам действительно для начала надо стать женщиной. Кто следующий?

Я села на свое место вся красная от стыда и злости — готовишься целыми днями, стараешься, а тебе тут задают дурацкие вопросы о половой зрелости.

Двум оставшимся девочкам не дали и пару слов сказать. Как только они открывали рот, им говорили:

— Спасибо, достаточно.

Я решила не расстраиваться из-за первой неудачи, и через неделю я отправилась в Щукинское училище. Народу там было больше, чем в ГИТИСе.

На этот раз курс набирала женщина. Кто она такая, чем занимается — не знал никто. Я и еще одна девушка — Катя — вошли в большой зал, на стенах которого висели фотографии отличившихся студентов.

— Ну что, поехали? — бодро произнесла женщина, рядом с которой сидели два парня.

— Поехали, — сказала Катя и пошла читать. Делала она это действительно здорово. На время я даже забыла, зачем пришла, настолько мне понравилась ее Настасья Филипповна из «Идиота». На комиссию, а особенно на двух студентов, она тоже произвела сильное впечатление — они слушали ее, не перебивая.

— Скажите, чем вы вообще занимаетесь? — спросила женщина.

— Ничем, готовлюсь стать актрисой.

— Похвально, а теперь спойте.

Катя запела мягким низким голосом:

— «Не смотрите вы так сквозь прищуренный глаз, джентльмены, бароны и леди…» Это была известная песня Вертинского о проститутке. На последних словах, которые звучали примерно так: «И тогда я плюю в ваши потные морды, привет эмигрантам. Свободный Париж!» Катя схватила стул и со всей силой швырнула его в сторону комиссии. Слава Богу, экзаменаторы успели спрятать головы под стол, иначе кому-нибудь из них пришлось бы плохо. Секунд пять стояла гробовая тишина. Затем над столом появилось испуганное лицо женщины.

— Деточка, вы так у нас или кого-нибудь убьете, или же всю мебель сломаете. Ну вообще, вы мне понравились. Приходите через неделю на второй тур.

После этого наступила моя очередь.

Начала я с «Униженных и оскорбленных» Достоевского. Однако после столь блестящего выступления моей предшественницы мне тоже захотелось выделиться. Упав со всего размаха на пол, я поползла на четвереньках одновременно произнося жалобным голосом:

— «Я ведь знаю, Ваня, как ты меня любил…»

Женщина с интересом наблюдала за моими движениями. Наверное, она хотела понять, что я ищу на полу. Странно, но меня ни разу не перебили.

— Так, что вы нам споете? — поинтересовалась экзаменатор.

«Все — пропала», — подумала я, но тут же вспомнила совет, который дал мне один знакомый: «Свои недостатки надо подчеркивать, а не скрывать. И, следуя его наставлению, я завопила:

— «Ой цветет калина, в поле у ручья!»

По выражению лиц экзаменаторов я поняла, что меня слышно далеко за пределами института. В середине моего вокализа комиссия начала нервно смеяться.

— Девушка, где вы этому научились? — спросил меня один из студентов.

— Этому научиться нельзя, — небрежно ответила я.

— Замечательно, а теперь изобразите нам что-нибудь. Например… яичницу.

Я опять же со всей силой плюхнулась на пол и вытаращила глаза.

— Господи, что это такое? — испуганно спросила женщина.

— Как что — яичница-глазунья.

— Понятно. Ладно, непревзойденная исполнительница русских народных песен, приходите на второй тур.

Целую неделю я была как в тумане. Никого не слышала, ничего не видела. Господи, меня взяли на второй тур.

Радостная, я прибегаю на прослушивания. Но вместо уже полюбившейся мне тетки за столом почему-то сидит какая-то старая грымза в очках.

Выхожу и начинаю читать. Чувствую, что выходит хорошо. Даже эта малоприятная мымра начала в такт кивать мне головой.

— Подойдите, пожалуйста, поближе, — попросила она меня.

Подхожу. Женщина снимает очки и долго всматривается в мое лицо.

— Знаете, я вам честно скажу, читаете вы хорошо. Но с таким грубым лицом, вам не стоит становиться актрисой.

Думаю, что любой девушке было бы неприятно услышать такое высказывание, а мне, которая считала, что мое лицо украсит любую сцену, это было неприятно вдвойне.

Я вылетела из аудитории и громко зарыдала. Через минуту ко мне подбежал мальчик, сидевший в комиссии, и начал успокаивать:

— Не плачь. Ты очень здорово читала. Просто в следующий раз оденься получше, макияж сделай. Извини, но тебе это необходимо. И обязательно иди поступать.

Я что-то нечленораздельно промычала ему в ответ и отправилась домой.

 

Следующим по плану у меня шло Щепкинское театральное училище. Около института толпились до боли знакомые люди: мальчик, мечтающий сыграть коробейника, девочка с разрезом на груди, Катя и много других знакомых лиц.

Мы с Катей опять решили пойти вместе. Перед нами вышел тот самый мальчик в черном костюме, который отказался читать в ГИТИСе.

— Что вы нам будете исполнять? — спросила маленькая рыженькая тетя с огромным бантом на голове.

Мальчик опять полминуты подумал, потом махнул рукой и сказал:

— Вы знаете, я сейчас не в настроении, можно я в следующий раз приду?

— Конечно, можно, — радостно ответила женщина.

— Кто следующий?

Катя вышла на середину комнаты и начала читать. Читала она просто великолепно.

— Спасибо, покажите, пожалуйста, например, ну… горячий уголь.

Катя подошла к столу, взяла графин с водой и вылила его на себя, звучно шипя при этом. Однако рыженькая тетя не удивилась — видела и не такое.

— Большое спасибо. Кто следующий?

Следующей пошла я. Мое «Письмо Татьяны к Евгению Онегину» произвело на нее впечатление, только несколько иное, чем я хотела.

— Девушка, если вы когда-нибудь еще захотите почитать стихи, а особенно Пушкина, то постарайтесь, чтобы рядом никого не было, — ехидно пробурчала она.

— А хотите, я вам русскую народную спою?

— Нет! — закричала женщина, заранее предвидя что-то нехорошее.

В общем, меня не взяли. Нигде. А, может быть, просто дали год на размышление?

Алиса ГЛЕБОВА